Проблески

Петровский путь заглох внезапно

И сузился до пары строк:

Зачем рубить окно на Запад,

Когда открыто на Восток?

 

 

СТИХИйные озарения

Оглавление

Белая больничная палата…

Миг огня

Око покоя

Прошлой ночью…

Петрушкины погремушки

Морока пророка

Микроб

Птички

Сила привычки

Идеалист

Малый и большой

Неблагодарный

Колесо

Этикет

Двойственность (двандва)

 

 

Белая больничная палата…

Белая больничная палата

в сладковатом запахе лекарств.

Моет руки врач — собрат Пилата,

скучно обращая страсти в фарс.

 

Белая больничная палата.

И не в радость розовый рассвет,

и боишься бледного заката

в ночь, где ватой — снег и снежный свет.

Белая больничная палата.
И халат дежурной медсестры
над тобой трепещет виновато.
Жизнь скользит куда-то по покатой,
Чтоб когда-то на пространстве мятом
вновь зачаться для смешной игры.

 

Миг огня

Под звёздным пологом миров
ночь у костра мы коротали,
и над огнём кружили, тая
снежинки лёгких мотыльков.

Тельца, прозрачные почти,
где жизни – только до рассвета:
в ночи родились, и в ночи
окончатся, не зная света.

Как мал отпущенный им срок –
мгновеньем поступиться трудно!
Но глупой искрой – безрассудно
Летит на пламя мотылёк!

Зачем – раз жизнь всего одна?
Но есть святое любопытство:
за миг познания огня
что стоит – жизнью поплатиться?!

 

Око покоя

Полный до краёв покой
беспокойною Вселенной.
В измененьях — неизменный,
в очевидном — сокровенно
существующий покой.
За слоистой пеленой
непрерывных превращений
плотных тел в пустые тени —
переливам воплощений
неподверженный покой.
Свет, что явлен чернотой,
звук, звенящий тишиной,
сила — не в каком-то теле,
мысль — без образа, без цели,
всё творит, всё также целый,
вроде бы пустой покой.
И не этот, не иной
мир без счастья, без печали,
бесконечный, безначальный,
что нарочно, что случайно —
всё прощающий покой.
В тот покой с любой виной
ты войди — и там увидишь
мир, что любишь-ненавидишь, —
миражом.
А после выйдешь —
и уже Самим собой.

Здесь покой!
Покой!
Покой!

Прошлой ночью…

Прошлой ночью почти до рассвета
тихий свет в моём сердце горел.
И на кружащуюся планету
я из ясности посмотрел.

Видел казни, пожары и войны
и уже понимал — для чего,
и лицо моё было спокойно,
без единой морщинки чело.

Но вдруг сбилось дыханье обидой:
сколько ж в мире скопилось обид,
если правда, что каждый убитый
не напрасно был в прошлом убит?!

Пусть, как лист, унесёт вечный ветер
даже мысль, и нет смысла в борьбе —
для чего же на этой планете
бьют другого, а больно тебе?

Звёздной пылью рассеется тело,
жизнь замрёт в абсолютном нуле,
снова сны о добре и о зле
обретут неизбежное тело,
снова жизнь, словно главное дело,
человек совершит на Земле.

 

 

Петрушкины погремушки

Вот и я пришёл вас позабавить, с праздником поздравить! Здорово, ребятишки, здорово, парнишки! Бонжур, славные девчушки, быстроглазые вострушки! Бонжур и вам, нарумяненные старушки — держите ушки на макушке! (Из масленичного представления)

1

Морока пророка

Жил-был пророк.

Но до срока пророк

не ведал, что он — пророк.

Родила его мама в срок,

и на горшок

бегал пророк

без порток.

Но, знать, обладал он каким-то пороком –

раз как-то проснулся... ПРОРОКОМ!

Вышел пророк за порог,

на перекрёсток дорог

вещать об истине высшей

в твёрдой решимости вышел.

Но на развилке дорог

остановился пророк,

засомневался пророк –

какую избрать из дорог?

На север или на юг?

На запад или восток?

Через лес или луг?

Через гать иль мосток? –

никак не мог

выбрать пророк.

И в муке стоял пророк

столбом на развилке дорог

и мхом покрывался пророк.

 

2.

Микроб

Ах, забавная охота:

под зависшим вертолётом

над тропическим болотом

в перекрестьи пулемёта

в капле пота бегомота

жила-была бо-о-о-льшая инфузория

и жизнью наслаждалась в полной мере:

делилась, билась за еду и территорию

со множеством других бактерий,

при этом безусловно веря

в то, что играет роль в Истории.

3

Птички

Жили-были соловей и кенар:

был обоим дан прекрасный тенор.

Оба — воробьиного размера,

кто в дому — цветной, лесной же — серый.

Разный рацион — личинки, мошки

иль в кормушке — семечки да крошки.

Оба так самозабвенно пели!

Выводили рулады и трели.

Но один — с черёмуховой ветки,

а другой — из клетки.

 

4

Сила привычки

Однажды я варил кисель в брикетах,

и вдруг, случайный бросив взгляд в окно,

узрел, что в небе звёзд полным-полно,

до коих долго-долго мчаться свету.

Что наша жизнь пред вечностию сей? –

подумал я.

И стал хлебать кисель.

 

5

Идеалист

Увидел поэт как с неба

упала звезда.

Взял в суму кусок хлеба

и пошёл туда,

куда

упала звезда.

Нашёл ноздреватый камень,

потрогал его руками –

камень… ещё горяч…

Смотрел на камень,

пока не

разочаровался — и в плач!

 

6

Малый и большой

Жил-был гном –

С мизинец вместе с колпаком,

и мышь ему казалась львом,

и с ног сбивало сквозняком,

была любая лужа — морем,

любая неприятность — горем.

 

Жил-был великан –

мешал вихрами облакам,

по грудь ему был океан,

зефиром нежным ураган,

а горе — что и смерть отрада –

всего лишь лёгкою досадой.

 

И раз — один пилил цветы,

Другой — сигал через хребты.

Гном — жижкой стал под каблуком,

гигант на ней скользнул и — бом-м-м! —

о скалы продырявил темя.

Так и окончилось их время.

 

7

Неблагодарный

У него была машина

и хорошая зарплата

нестандартная квартира

и красивая жена.

Я сидел, краснел, и лирой

прикрывал свои заплаты.

Он платил за снедь и вина

и добра он мне желал.

Он добра желал так долго,

он помочь хотел так сильно

и по-дружески так больно

бил меня он по плечу –

что забыв про чувство долга

(за вино и апельсины)

встал я с места, вдрызг несчастный,

и ответил – "Не хочу!"

 

8

Колесо

Коли давит пресса

как тут не подвыть:

"колесо прогресса

не остановить!"

 

Хай-хай тек во всей красе

обод, спицы, ступица!

Птицами на спицах сесть

и покатим к счастью  все

прямоезжей улицей!

 

Да на чудо-колесе

всякий колесуется.

 

Кто вверху те сверзятся,

кто внизу в грязь вдавятся.

Всяк в прах перемелется

славен, безымян.

Коль в прогресс вам верится

пусть скрипит, пусть вертится

и к чертям пусть катится!

 

Без меня!

9

Этикет

К бессодержательному трёпу

интеллигент у нас привык:

ещё бы — ведь чесать язык

благопристойнее, чем жопу.

 

 

 

Двойственность (двандва)

Бог благой на облачке

как на белой лодочке

по эфиру плавал.

А в подземной области –

в адской кузни отблесках

строил козни дьявол.

Мотало человечество

то к святости, то к нечисти,

и рвался к счастью каждый.

И кем бы они ни были,

стремились к милой гибели

бесчисленности граждан.

Живя для удовольствия

женой и продовольствием

и в отведённых толках.

Безропотны от робости

или скользя над пропастью

меж совестью и долгом.

 

И снова лязгнут ножницы

двух противоположностей –

и сквозь разрез пространства

мелькнёт на миг прекрасное,

необъяснимо-ясное

лишённое пристрастий

Настоящее.