ШАТАЮЩАЯСЯ РОССИЯ

Пьют...[1]

В больших городах, городках, посёлках, сёлах и маленьких деревушках. В роскошных ресторанах, заплёванных пивнушках, элитных квартирах, прокуренных комнатушках, на презентациях и на помойках. “По маленькой, “по-культурному", "по-чёрному". После работы, на работе, и вместо работы. “Давят пузыри”, “балдеют”, нарезаются “вдрызг”, “в стельку”, нажираются "до усрачки", “до чёртиков”, даже "вусмерть". Накачиваются, качаются на непослушных ногах, заплетаются языком, изрыгают сквернословия, бьют посуду и морды, получают по оным, валяются на диване, под столом, в грязи, под забором, посреди дороги...

Утром трясутся руки, колотится сердце, раскалывается башка, перегаром несёт изо рта, накатывает тошнота... Мысль занята телесными страданиями, мучительными воспоминаниями и желаниями похмелиться. “Способность мышления утрачивает свою живость, память — свою определённость, чувства поддаются обману, ум теряет свою власть над телом”.

Вот стоит передо мной некий собирательный помятый, небритый, мутноглазый и смрадно дышащий дядя Вася. И я спрашиваю: “Почему, мол, пьёте? — Отвечает: “просто так”, “все пьют”, “за компанию”, “ с устатку”, “ от стресса”, “для веселья” и подобное.

Для веселья? Ну уж нет. Посмотрите на их озабоченные и тоскливые лица, послушайте тягостные разговоры и ругань. Русский пьяница пьёт не так, как общительный француз или отдыхающий от педантичного труда немец или англосакс. Он, как ещё Ф.М. Достоевским замечено, “любит пить с горя. Если же куражится, то не торжествует, а лишь буянит”.

Так какое горе он заливает? Что пропил Россию? уважение? самоуважение? Чует это, поэтому-то хрипло вопрошает заплетающимся языком: "ты меня ув-в-важаешь?", как попрошайничает, чтобы так же пьяно ответили "ёщё бы!"

Я молчу. Корить да стыдить? Бубнить опять о вреде алкоголя? Мол, никотин и алкоголь — яд, от него расширяется печень, сморщивается мозг, народ вырождается, Родина гибнет... Взывать к благоразумию и стыдливости человека? Взывали. Философствующие греки называли пьянство “добровольным безумием” или ”упражнением в безумстве”(Пифагор) — не испугали. Священники укоряли в грехе опьянения — не помогло.

Протопоп Аввакум даже грехопадение Адама и Евы описывал, как пьянство: “Увы невоздержания тогдашнева и нынешнева!.. Оттоле и доднесь слабоумные так же творят, лестию друг друга потчивают, зелием нерастворенным, еже есть вином процеженным... А после друг друга и посмехают упившегося...Ввёл дьявол в беду, а сам и в сторону. Лукавой хозяин накормил и напоил, да и з двора спехнул. Пьяной валяется ограблен на улице, а никто не помилует... Проспались бедные, с похмелья, ано и самим себе сором: борода и ус в блевотине, а от гузна весь и до ног в говнех, голова кругом идёт со здоровных чаш".

Философы и писатели осуждали пьянство и убеждали, что есть радости выше хмельных возлияний. Не дошло.

“Употребление спиртных напитков скотинит и зверит человека, ожесточает его, отвлекает его от светлых мыслей, тупит перед всякой светлой пропагандой, а главное — неотразимо стоит над человеческой волей и вообще искореняет всякую человечность” — утверждал Ф.М. Достоевский. Не устыдились.

Для чего пьют? Л.Н. Толстой пытался ответить на этот вопрос с точки зрения разума: “Если от скуки, для веселья — то хорошо вертеть пальцами, свистеть, петь песни, играть на дудке и т.п., т.е делать что-нибудь такое, для чего не нужно ни губить природных богатств, ни затрачивать больших рабочих сил, делать то, что ни приносит очевидного вреда ни себе, ни другим".

Ах, время гуманизма! Ещё была вера в силу разума! Но в том-то и дело, что водку глушат, чтобы его заглушить. Тот же Толстой утверждал, что "употребление одурманивающих веществ в больших или малых размерах, периодически или постоянно, в высшем или низшем кругу вызывается одною и тою же причиной - потребностью заглушения голоса совести для того, чтобы не видать разлада жизни с требованиями сознания".

С пьянством боролись сверху. Не подчинились. Раньше пьяницам грозили вытрезвитель, штраф, выговор на работе, общественный суд, ЛТП, высылка за 101 км... Теперь, когда во властных учреждениях и банках воруют, а на улицах стреляют и взрывают, алкаши — чуть ли не ангелы.

Прочту-ка я лекцию под названием

Пьяная война

Утверждение, что на Руси пили всегда, все и вовсю — дутое. А раздули его из изречения равноапостольного князя Владимира "Веселие Руси есть пити, не можем без того быти", сказанного миссионерам ислама, в коем винопитие запрещалось. Не очень, конечно, благочестивый довод в пользу греческого христианства, но для отказа сошёл.

В народных сказаниях и сказках говорится только про “мёд-пиво” или медовую сыту. “Меды ставленные” делались так, что они не засахаривались и не бродили: мёд парили, замазав наглухо, в вольном духу печи или переваривали на ягодах. Выстаиваться они могли годы и десятилетия. Были даже "меды столетние". От одного профессора истории я слышал рассказ, как его отца-полярника угощали в конце 20-х на русском Севере таким мёдом. Ощущения от этого ничего общего не имели с одурением. Совершенная ясность мысли и чёткость речи, прилив бодрости и силы при совершенном расслаблении тела, нежелании и невозможности оторваться от сидения.

А про варку пива на всю деревню рассказывала мне старушка на Алтае. Пиво — белое и чёрное и брагу (но не ту кисло-вонючую гнусь, что готовят самогонщики для перегонки), делали из овсяного солода или из разварного и заквашенного пшена или ржаной муки с добавлением малины.. Обычаи и способы утрачены.

У всех индоевропейских народов были обычаи обрядового пития. У славян и германцев жизнь и смерть уподоблялись пиру, и у воинов основным занятием меж битвами были пиры, скреплявшие доверие и дружбу князя и дружины. Пили и на поминальной тризне в знак преодоления скорби и смерти. Но обрядовые правила пиров и тризн упиваться не дозволяли. В былинах постоянно говорится о трёх чарах (и не больше) "в полтора ведра", что выпивает богатырь. Но во времена былинные и люди, и напитки были иные, чем ныне. “Старой казак" Илья Муромец в одиночку побивал целую рать стопудовой палицей. Нынешние алчущие хиляки способны только пить вёдрами.

Глупец, как известно, делает то же, что и мудрец. Но не вовремя, не в той мере, не теми средствами и не для того...

У индийцев, сохранивших древние обычаи ариев и родственные связи с которыми славян несомненны, различалось два вида напитков —сома и сура. Сома была священным вдохновляющим напитком, питьём богов и брахманов с особыми подготовкой и обрядовыми правилами, выполнить которые способны были немногие. Надо было принадлежать к высокому сословию, перед обрядом обеспечить семью на год средствами к существованию, уединиться, поститься, молчать и молиться... Питьё же дурманящей суры — “грязного отброса зерна” — считалось оскверняющим и ведущим к потере своего места в обществе. (Кстати, у славян вино называлось сурицей, готовить его — сурить. Пьяница же и ныне выпадает из общества, теряя умения, друзей, работу, семью).

По археологическим данным (огромному количеству амфор) вино в больших количествах стали поставлять на Русь из Византии в первые века после крещения. Сгодилось и для опаивания и истребления язычников. С самого начала даже по написанной в угоду византийскому христианству истории видно, как с помощью спаивания враги уничтожали лучших представителей народа.

Например, тайная христианка княгиня Ольга в отместку за убийство ими алчного князя Игоря (не героя “Слова о полку Игореве”) “посекоша" 5000 древлянских мужей, опоив их на поминальной тризне.

Но это были ещё напитки слабоалкогольные. Водка же – ещё примерно тридцатитиградусная — проникла на Русь не раньше 1398 г. из враждебной католической Речи Посполитой, т. е. Польши, когда там отмечена торговля водкой генуэзцами[2]. С Запада же, но позже переняли шинки и кабаки, как и само слово "водка" (уменьшительное от польского woda), что значит — "водица".

Итак, вино и водка шли от враждебных исконному мироустройству сил. Поэтому в некоторых былинах сам Илья Муромец сокрушает кабаки и побивает целовальников и ярыжек.

Вообще-то, в Европу водку под названием “жизненной воды” (Aqua vitae) завезли в 1290 г. с недавно отвоёванного у арабов острова Майорка евреи-торговцы. Слово алкоголь происходит от арабского аль-куль, сначала обозначавшего тонкий сурьмяный порошок, а позже — экстракт, эссенцию. Водке была составлена могучая “реклама”: что она получена из философского камня и оказывает целительное и омолаживающее действие, за которое принимали короткое алкогольное возбуждение. (Так и наркотики вошли в Европе в массовое употребление из медицины).

По свидетельству Михалона Литвина (нач.XVI в.) в Московии “нет нигде шинков, и если у какого-нибудь домохозяина найдут хоть каплю вина, то весь его дом разоряется, имения конфискуются, прислуга и соседи, живущие на той же улице наказываются, а сам (хозяин) навсегда сажается в тюрьму. С соседями потому поступают так строго, что они, даже не зная о преступлении, считаются заражёнными...Так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их изобилуют прилежными в разных родах мастерами”.

Великий князь Иван III совсем запретил изготовлять крепкие напитки, а пить дозволялось только в некоторые праздничные дни. При Иване Грозном варить вино и пить разрешалось только на святки, на Рождество и Дмитриевскую субботу. В остальные дни разрешалось пить только в кабаке, прозванным "иван ёлкин" по прикреплявшейся над дверным косяком еловой ветке. Не отсюда ли многозначное “эх, ёлки-палки!”

«Блаженный царь» Фёдор Иоаннович кабаки повелел сломать, но действительный правитель, а потом и царь Борис Годунов их восстановил и отдал курение крепких напитков на откуп. Откупщиками или целовальниками шинков, корчем, кружал, кабаков, были, как правило, пришлые инородцы и иноверцы, не имевшие ни земли, ни места в обществе. Повысить свое положение винопродавцы могли лишь деньгами, и вместо казны немало попадало в их мошну. А попавший в злачные места пил, "пока не пропьётся до креста", а жёнам не разрешалось уводить оттуда мужей. Доходы росли с числом отпавших от мировоззрения и “мира” (вроде лимитчиков в недавние времена).

Видимо, среди движущих сил Великой смуты нач. XVII в., были и «гулящие люди», и люди "в загуле".

Временами власть спохватывалась. Самуил Маскевич подтверждает: “Москвитяне соблюдают великую трезвость, которую требуют строго от вельмож и народа. Пьянство запрещено; корчем или кабаков нет во всей России; негде купить ни вина, ни пива; и даже дома, исключая бояр, никто не смеет приготовить для себя хмельного... Пьяного тотчас отводят в “бражную тюрьму”, нарочно для них устроенную; там для каждого рода преступников есть особая темница; и только через несколько недель освобождают от неё, по чьему-либо ходатайству. Замеченного в пьянстве вторично снова сажают в тюрьму надолго, потом водят по улицам и нещадно секут кнутом; наконец освобождают. За третью же вину опять в тюрьму, потом под кнут; из-под кнута в тюрьму, из тюрьмы под кнут, и таким образом ”парят” виновного раз до десяти, чтобы наконец пьянство ему омерзело. Но если и такое исправление не поможет, он остаётся в тюрьме, пока не сгниёт”.

Пётр I возвысил пьянство из презираемого порока в обычай. Сам царь безудержно пил на людях. Ассамблеи узаконивали винопитие, тем паче на них приглашались самые высшие и знатные. “Кубок Большого Орла” был спаивающим наказанием.

В отличие от слабых виноградных вин, медов и пива, растягивающих время до окончательного одурения и привыкания, содержащих, по крайней мере, полезные вещества и пр. водка стерильна и оказывает оглушающее действие. А для всякой пьяни гнать её можно из всякой дряни. С середины XIX в. её крепость была доведена до 40° химиком Д. Менделеевым, а производство поставлено на поток. И этот поток сбил с ног и смыл в бездну многие слабые существа. В той бездне или, точнее, “пьяной луже”, в которой по поговорке, “и богатыри тонут”, пожирал алконавтов зелёный змий о трёх головах. По краям — нежелание жить одних и желание наживы у других. А в середине — неведенье смысла жизни.

Хмель заманивает и обманывает. Выпив, ощущают прилив сил, но на деле — выносливость и работоспособность снижаются. Кажется: чувства становятся ярче, ум яснее, речь — свободней, тогда как просто-напросто более кричащими и грубыми. Какафония сменяет гармонию.

Море разливанное выступало из городов. Село еще держалось. Перед “эпохой войн и революций” Россия по потреблению алкоголя на душу населения была на одном из последних (в данном случае — почётных!) мест. Но так как пили бесстыдно напоказ и напитки крепкие, то и припечатали Россию страной пьянства. А доверчивые славяне поверили, что в этом-то их лихость и свобода. Идеализированные босяки “на дне”, доведённые до нужной градусности революционным брожжением были проявлением социальной болезни общества. Обещали, что она исчезнет, едва будет уничтожена “эксплуатация человека человеком”. Уничтожали рьяно, но почему-то не эксплуатацию, а человека — человеком. Теперь народ просто мрёт от пьянства.

При “горячих” войнах это медленное “оружие массового поражения” становилось ненужным, потому что были более скорые. В Первую мировую войну Россия запретила продажу спиртных напитков, что “было встречено всеми с неподдельной радостью”. Отменили запрет незадолго до коллективизации и “уничтожения кулачества как класса”, и к 1930 г. потребление на душу населения выросло в 16 раз! Во Вторую мировую в СССР при карточной системе и стоимости бутылки водки, кажется, 500 руб., она была почти недоступна.

Немногое, что не стояло во времёна застоя — это производство и потребление алкоголя — оно выросло в 8 раз! Пили все и везде: в цехах и в ЦК, в нечернозёмной и прочих зонах. И вместо принятия самых строгих мер, возможностями которых партийная диктатура обладала, таковые принимались, например, к указывавшим на гибель народа и культуры от повального пьянства. Лекции академика Ф. Углова о жуткой алкоголизации страны в то время читались в самиздате. “Борьба с пьянством” в виде небольшого подорожания, торговли с 11-ти в специализированных магазинах лишь повышала значение запретного и легко обходилась. Более сильные меры сразу находили вкрадчивых противников: мол, сухой закон вводить нельзя — будут гнать самогон и травиться суррогатами, (сколько травится сейчас легальными и фальшивыми спиртными напитками!), бюджет лишится огромных денег (огромные потери рабочего времени, падение производительности, рождаемости, культуры, пьяный травматизм, брак и аварии, жертвы пьяных водителей и руководителей и пр. не считались), на торговле спиртным вырастет спекуляция и мафия... И прочим враньём уже существовавшие тогда шайки, вертевшие прогнившей, пропившейся и продажной партийной верхушкой, способствовали вымиранию народа. А какие теневые капиталы на этом сделаны! Какой политический капитал нажит противниками! В человеке есть желание свободы, и на строительстве коммунизма пьянство стало извращенным сопротивлением компартийному всевластию и лицемерию. Помнится, от столь послушных и идейных, — что впору их на пьедестал, — скрываться я предпочитал среди любителей портвейна.

Не удивительно, что после каждой противоалкогольной компании 1958, 1972 и 1985 гг. употребление спиртного возрастало вдвое! Созданное в начале "перестройки" "Общество трезвости" превратилось в очередную казённую кормушку с незаметным журнальчиком, обращённым не к пьяницам, а трезвенникам. А антиалкогольные меры — в бессмыслицу и прекрасное орудие для окончательного подрыва доверия к рушащейся власти.

В 1996 г. от фальшивой водки умерло 240000 чел.! Это число сравнимо с убитыми за год в первой мировой войне. А от “хорошей” с 1945-1996 г. пало 50 млн. чел., свыше миллиона ежегодно. В последние годы потери меньше, но и потому, что население России продолжает неуклонно сокращаться.

Раз у нас теперь рынок, произведём подсчёт:

чей счёт растёт за чей счёт?

“Убийца, вор, развратник и пьяница — эти четверо опускаются. Пятый — кто с ними общается” (Законы Ману)

Помните, как будоражили население в период застоя распускаемые слухи — "водка подорожает"? Вместо коммунизма грянул столь же обожествляемый Свободный Рынок. И казалось бы, дорога к подорожанию водки открыта, но... Например, цена хлеба и молока выросла в 10000 раз, масла — в 5 тыс., но водка всего лишь в тысячу, и если сравнить с тем же хлебом и молоком, то получается, что она подешевела в 10 раз. Её можно приобрести в любой час дня и ночи, любых марок, в любых упаковках, дозировках (чебурашками, мерзавчиками, стопочками) и в разлив. Бесплатно поят на открытиях или презентациях фирм, рынков, магазинов. Ещё недавно на каждом шагу огромные щиты приблатнённо зазывали: “слабо опрокинуть?!”, “слабо потерять голову?”, “с огурчиком!”, по улицам разъезжали такси с гробоподобной светящейся нашлёпкой на крыше с надписью “Время Кремлёвской” (водки), или “Русская рулетка”. (Эт-т точно. Только барабан полон. Бутылками вместо патронов).

Сейчас не 90-е, но реклама пива занимает львиную долю масс-медийной среды. Для молодёжи пиво и энергетики с алкоголем стали вроде газировки.

Ах, какой галдёж еще недавно поднимала пресса по поводу акцизных марок, повышения таможенных пошлин на ввозимое зарубежное спиртное и государственной монополии! Будто это — страшная катастрофа, а не развалившиеся страна, промышленность, сельское хозяйство, образование и социальное обеспечение. Лишнее упоминание работает на потребление.

Уже проходили. После введения государственной монополии на водку в конце XIX в., сочувственно принимаемые Западом либералы, социалисты, нигилисты, террористы дружно обвиняли: “самодержавие спаивает народ”. Наивные и обиженные фанатики были тупым орудием жадных прагматиков, недовольных не народным пьянством, а тем, что денежки шли не в их карман. А раз так — то ...р-р-революция! Во время “мартобря” 17-го и гражданской войны открытые и разграбленные винные склады и погреба были могучей “движущей силой”. Впрочем, ничего нового: “выкатить бочку” для привлечения сторонников или сеяния разброда всегда было мощным рычагом переворотов.

Алкоголь отнесен к “пищевым продуктам”. Кто-то его выпускает, рекламирует, продаёт, в банк прибыль кладёт. Миллионы пропивают деньги, чтобы участники винно-спирто-водочного бизнеса – владельцы, продавцы, работники и теневые дельцы их получали. Таковых около 5 сотых населения. Все больше и больше разноцветных, разнообразных, разноименных бутылок... ресторанов, кафе, баров, распивочных, пивных... покупающих и выпивающих. Недополучают — не столько же, а много больше — все остальные. Миллионы книг, игрушек для детей, компьютеров, квартир, домов, машин,... не куплены, наслаждения не испытаны, увлекательные путешествия не совершены... Остался лишь гнусный вкус во рту и тоска на сердце. Бизнес на алкоголе ведет к появлению пьяной голи, не желающей работать и зарабатывать, совершающей до девяносто сотых преступлений, поставляющей матерей-одиночек и детей-идиотов. Которым все равно при какой власти жить, лишь бы не мешала им пить.

“Пьяница в народе, как сорняк в огороде". Приходится оплачивать налогами их содержание в больницах, тюрьмах или содержание тех, кто вынужден охранять их и других от них, лечить их и их жертв... А как подсчитать убытки от загрязнения и отравления мысленной среды, неверия в лучшее, когда, куда ни глянь — пьянь, грязная брань и нравственная дрянь?

Когда первое поколение выпивает, второе — пьёт, третье — спивается.

Общество обессилено пьяными упырями. А слабого не преминут пнуть экономические и политические конкуренты, тем паче этот дешёвый яд оплачивается из кармана самих же жертв. И посему образ пьющего без просыпу русского был многократно размножен “клеветниками России”. Показывая на пропившихся и опустившихся, недоброжелатели и недруги злорадствуют: "русские пьяницы", и соответственно такие же —“русский коммунизм” или “русский империализм”. А с "такими" можно не церемониться. Не обязательны так называемые нормы цивилизованного общества.

Итак, 1) народ пьёт за свой счёт

2)пьянство не народная черта русских, а антинародная.

 

Так почему ж?

Питье хмельного было сначала оберегаемым преимуществом немногих, потом — народным весельем, затем стало все более распространённым пороком и в нач. XX в., — к успокоению пьющих, — болезнью. Болезнь оказалась заразительной.“У нашего Куприяна все дети пьяны”. Еще в утробе ребёнок получает эту жажду. Чем дальше по пути цивилизации и прогресса тем больше пьяных и наркоманов валяется в грязи под ногами. Россия по этому показателю, в первых рядах прогресса.

Что за пустыня вокруг — раз так хочется пить? Мерзость запустения? Опустошённая душа? Или ад, раз уже здесь “душа горит”? Вот и заливают.

Ба! А не в этом ли суть? Мы-то исходим из того, что для человека — благо быть сознательным, добрым к себе и ближним. Но это требует обучения, труда, ответственности, страдания, сострадания... Пьют же из ненависти к себе для умопомрачения и самонаказания. Глушат водку, чтобы заглушить голос совести, как ещё утверждал Л.Н. Толстой. Однако совесть превратилась в наше время в понятие, которое надо доказывать, а добро — оправдывать. А кому надо доказывать, доказывать без толку. Ибо скажет он что-то вроде: “Да пошёл ты... со своей философией! Ты что, крутой, что ли?! Да я тебя... !” и т. п.

ЛТП было неким закрытым трудовым лагерем с дешёвой рабочей силой. Нынешние наркологические центры превратились в частные предприятия по выкачиванию огромных денег из обращающихся туда несчастных.

Кодирование — это обман, построенный на запугивании пациента-пьяницы. У него и так ослаблена воля, эту главную его слабость усугубляют. Когда происходит срыв (а он, по наблюдениям, происходит чуть ли не у каждого), приходится вновь обращаться к наркологу и вновь платить деньги, но уже с гораздо меньшей верой. Разрушительные последствия возобновления пьянства усиливаются многократно.

Еще несколько лет назад, всегда находились сердобольные старушки, жалостливые женщины, сострадательные мужчины, начинавшие хлопотать вокруг лежащего пьяного. Замёрзнет, обокрадут... Ныне лежащего брезгливо перешагнут. Уже не жалко. Да и зачем, если пьющий жить не хочет? Каждый пятый из них умирает или погибает до 30 лет. Кончают с собой в 80 раз чаще, чем непьющие, в 35 раз чаще с ними происходят несчастные случаи.

Падение кажется следствием пьянства, а оно — причина.

Если человек пьёт “с горя”, он — слабак.

Если пьёт “для храбрости” — значит, трус.

Если "для общения"— значит, в такое сообщество вливаются только бутылкой.

Если просто так — то просто дурак.

В вине хотят растворить вину за предательство своего совершенства. Раствориться. Забыться. Не быть. Поскорее отбыть свой земной срок и отбыть в небытие.

 

А вдруг за гробовой доской — не отсутствие, а мир иной или другое рождение?

 

 

Что следует?

Пьяные времена кончились. Не потому, что лучшие настали. Не потому, что меньше пить стали и многие устали. А потому, что лучшие перестали.

“Как поступает лучший, так и обычные люди” (Бхагавадгита).