ИСТОЧНИКИ, УСТОИ И ЗАГАДКИ НРАВСТВЕННОСТИ

ВСЕМ ЛИ ПО НРАВУ РАССУЖДЕНИЯ О НРАВСТВЕННОСТИ?

Люди всего лучше водятся за нос моралью.

Ф. Ницше

 

Когда слишком много начинают говорить о добре и морали — это не к добру.

Сейчас стало модным рыдать у микрофонов на всех кафедрах, сценах, эстрадах, экранах о «кризисе морали», об опасном упадке нравственности, о том, что наше общество нравственно больно, что происходит это потому–де, что люди Бога забыли, отвернулись от религии и пр... И прошлый кровавый кризис и продолжающийся хаос вроде бы наглядно показывают, что у любого дела должна быть нравственная основа, без которой оно, даже с благими намерениями, превращается в нечто противное замыслу и уродливое по исполнению и плодам. И считают хорошим тоном присоединить свой голос к нестройному хору вновь и вновь твердящих о необходимости и важности для жизни нравственных устоев, которые в XX веке — увы! — не устояли. Но когда подходит необходимость найти причины и какие-то совместные основания к действию, сразу начинается отпад и распад единомышленников.

О добродетели заманчивее и безопаснее рассуждать в общем смысле, нежели быть добродетельным.

И когда эти рассуждения становятся слишком избитыми, пустопорожними, нравоучительно-нудными и назойливыми, начинается противодействие. Людям не нравится, когда их вызывают на беседу о «нравственном облике» и «читают мораль». Они не верят завизированным начальством «моральным кодексам», справедливо видя в них средство давления и подчинения. Не любят обсуждать то, что считают касающимся только их совести, глубоко личным, сокровенным.

И этому стойкому нежеланию имеется, видимо, основание. У человека есть какое-то нравственное чутьё, которое, как ему кажется, подсказывает, что такое хорошо и что такое плохо. Часто человек ошибается, и всё же в нём глубоко сидит уверенность, что нравственные вопросы лучше решать самому. И этим же чутьём он чует фальшь и опасность морализаторства.

Сколько раз в истории из-за пренебрежения нравственным содержанием средств высокие цели устроения всеобщей справедливости и счастья оборачивалась попранием всяких прав, оскорблением, ограблением и истреблением людей! И часто всё это оправдывалось и делалось искренне — из высшей морали!

Но ещё чаще — из различных корыстных соображений с приляпанными моральными завитушками. Вглядишься-вслушаешься: о добре больше трезвонят злодеи, о любви — прелюбодеи, о мире — завоеватели, о справедливости — лицемеры, о свободе — тюремщики.

У морали слишком большие возможности для подчинения и принуждения людей. Представим: некто силой закабалил человека, отнял у него собственность и жену, узаконил его рабство и потом убеждает раба в нравственном долге ненасилия, нестяжания, целомудрия... Всякому разумному и достойному человеку это справедливо покажется несправедливостью.

А если создалась долгая привычка такого подчинения и сами угнетаемые стали считать рабское подчинение нравственным? Тогда должен прийти человек, который побудит людей взглянуть по-новому на вечные заповеди. И это очень и очень многим не понравится. Официозно нормированная мораль всегда противодействует нравственным поискам передовых людей, ибо их мысль и поведение идут наперекор общественным ожиданиям и привычкам. Врагов у такого человека будет не меньше, а может быть и больше, чем у проповедника самого гнусного аморализма.

Сущность и ценность нравственности поэтому лучше и, может быть, точнее выступает в парадоксах её ниспровергателей, чем в проповедях и толстенных трактатах воспитывающих восхвалителей и защитников.

Нравственность, может быть, и нужна для общества, но не слишком.

Все вроде бы хотят жить среди добрых, отзывчивых, щедро помогающих ближнему, разумных, самоотверженных... Но действительно ли это так? Разве торговцы алкоголем, наркотиками, оружием, многообразными товарами или доступом к своим половым органам заинтересованы в том, чтобы люди были разумны, незлобны, нестяжательны и целомудренны? Разве власть, держащаяся на той или иной степени принуждения, заинтересована в совершенном ненасилии? Разве для нового русского или старого американского богатея убедительны призывы к нестяжанию? Разве милиционеры, полицейские, военные, работники ВПК заинтересованы в том, чтобы потерять работу и зарплату? Или обыватели не испытывают нечто вроде раздражения, когда встречаются с монахом, ибо он своим существованием как бы укоряет их в их несовершенстве? Оказывается, не только редкие выродки, подонки или «великие инквизиторы» не заинтересованы в этом, но огромное количество людей, так или иначе связанных своим благополучием с совсем не идеальным общественным порядком.

О Махатме Ганди один английский политик как-то сказал, что власть имущие должны осторожно подходить к человеку, не стремящемуся к чувственным удовольствиям, богатству, комфорту и похвалам. А один из учёных мужей даже высказал это напрямую: «Слишком много нравственности —болезнь».[1]. И юридически слишком много нравственности может быть преступным (всегда гоняли пророков, богоискателей, блаженных, святых, ибо они разрушают устоявшиеся привычки, предрассудки и веру в официозную религию и государственные институты).

Моралью как оправданием стадности всегда пользовались для того, чтобы усмирить или умерить творческого или опережающего время человека. Сплошь и рядом мораль применяли для того, чтобы как следует измарать противника, лишить его моральной и иной поддержки и уморить вконец. Даже общечеловеческие ценности можно превратить в служанку сугубо эгоистических интересов, как, например, учит нас политика Запада в последнее время. Сейчас косяком пошли «гуманитарные войны», прикрываемые моральным маревом и оглушающим ором о моральных принципах и правах человека. Двойная мораль западной демократии не видна, пожалуй, только западным обывателям, устроившим для себя довольно удобную жизнь и не собирающимся поступаться даже крохами её ради кого-то.

Чуть ли не монопольно находящиеся в руках развитых западных стран средства массовой информации денно и нощно мощно внушают, что лучшие общечеловеческие ценности — это западные ценности, построенные на протестантской культуре, потребительском и юридическом сознании и политико-экономических интересах Запада. Но это далеко не единственная, да и далеко не лучшая возможность раскрытия лучших качеств человека и взаимопонимания человечества. Более того, такие «однополюсность» и «одноцветность» опасна и вредна, что уже сказывается в нарастании напряжённости и конфликтности в мире. Ибо угрожающее сокращение разнообразия мира — и животного, и растительного, и, добавим, идейного — одинаково гибельно для биосферы и для жизни человечества.

 

СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ В КАТЕГОРИЧЕСКИ БЕЗУСЛОВНОМ

Хорошо жить справедливо, не совершать неправедного дела, хотя бы грозило это утратой жизни, не обращаться с просьбой к недостойным, не искать помощи у друга, даже если в ней нуждаешься, быть несокрушимо стойким в несчастье, идти по стопам великих — кем предписан этот суровый обет, подобный обету стояния на лезвии меча?

Бхартрихари

 

С тех пор как в мире живёт человек, существует и нравственность. Нужна ли она для жизни или мешает ей?

Нравственные нормы могут как поддерживать жизнь, так и разрушать её, и механизм этот очень тонок.

Нравственные нормы — вроде присутствующих в мире сил сопротивления движению: тяготения, трения, поверхностного натяжения, инерции и др. Немногим они мешают летать, но зато всем дают возможность ходить по земле или даже ездить на велосипеде или автомобиле.

Нравственность рассматривают кто как божественное установление, кто как общественный закон, выведенный из общественного договора, кто как жертву, кто, подобно позитивистам (Д. Юм), как аффекты. Отмечали её двоякость: с одной стороны, это подчинение поведения строго установленным нормам, внешнему психологическому принуждению и контролю, зависимость от общественного мнения и т. д., а с другой — область внутренней свободы, самоуправления и творчества личности, самостоятельно принимающей нравственные решения и ответственность за них.

Но, в общем, все подходы к источникам нравственности сводятся к трём и выводятся:

1. Из естественных человеческих качеств и потребностей («нравственность в природе вещей», во взаимной пользе и даже в стремлении к наслаждению и т. д.).

2. Из высших сущностей и целей (Бог, прогресс, светлое будущее и т. д.).

3. На основе соответствия построенной картине мира (мир устроен так-то и так-то, поэтому надо делать то-то и то-то). Таков подход стоиков, марксистов, ссылающихся на теорию смены общественно-экономических формаций, или авторов и последователей «Живой этики», для которых в этом качестве выступает Эволюция.

Но из чего бы её ни выводили, оказывается, никто не перекинул мосток неопровергаемых следствий от истока до вытекающего из него поступка.

Так, у вульгарных материалистов XIX века (Базаровых да Рахметовых) выводы почему-то оказывались примерно такими. Утверждали

...(Свидетель — Соловьёв),

что «человек рождён от обезьяны,

А потому — нет большия любви,

Как положить свою за ближних душу».

М. Волошин

В общем, подобным образом думали и более поздние социобиологи, выискивая в поведении животных факты альтруизма и истоки человеческой нравственности. Они верили, что человек по природе добр, что достаточно слушать голос своей природы и стараться поступать соответственно его «указаниям». Отсюда — неоправданное прекраснодушие, выделение и восхваление пацифизма и альтруизма и закрывание глаз на насилие, и страдание в мире.

Последователи взгляда на добрую естественную природу человека верили, что она сияла бы во всём незапятнанном блеске, если бы не влияние дурной среды, не религиозный дурман. Отсюда был один шаг до вывода, что нужно убрать эту дурную среду. И во время Великой французской революции культ Разума не мешал гильотинировать носителей разума. Особо практично-цинично такой взгляд проявился у нас — в попытке коммунизма. Вера в коммунизм как высшую ценность и выведение нравственности из необходимости его достижения — всего лишь одна вера из многих — такая же, как в Бога.

Но человек также способен, и очень и очень способен, на зло. Принимая те же материалистические взгляды, революционеры борьбой за существование и за лучшее будущее оправдывали человекоистребление. Люди с обособлённым, раздробленным и узконаправленным мышлением извращённо могут оправдать какими-либо высшими целями, скажем, благом человечества или прогресса, любую мерзопакость. И даже «общечеловеческие ценности» посредством средств массовой информации можно, оказывается, превратить в политическую дубину.

Некоторые философы даже полагали, что коренным свойством человека является зло, умеряемое государственным принуждением в виде правового и морального законодательства.

Весьма распространено мнение, что нет нравственности без религии, дающей в своих религиозных писаниях её основы. В силу европоцентризма, сложившегося во времена рождения и развития науки на почве иудео-христианского симбиоза, обычно наибольшее внимание уделяют религиям Ближнего Востока.

Для многих таковым авторитетом является Библия. Обычно за основу нравственности берут ветхозаветные заповеди «не убий», «не прелюбодействуй», «не укради», «не лжесвидетельствуй» и т. п. (Исход, 20.13-16) — упуская из виду, что они являютсявсего лишь последними из десяти и раньше них следуют такие чисто иудейские заповеди, как несмешение с язычниками, запрет делать изображения богов и почитание субботы... Да и сам первосвященник Моисей, получивший от бога Израиля эти заповеди, считал себя обязанным следовать совсем не всегда. Пока он получал от бога скрижали завета, еврейский народ впал в идолопоклонство. Разгневанный Моисей разбил скрижали и с группой правоверных вырезал неправильную (бóльшую) часть народа.

Он же выговаривал военачальникам после победы над мадианитянами: «Для чего вы оставили в живых всех женщин?.. Итак, убейте всех детей мужеского пола и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя» (Числа, 14-18).

Религиозная мораль в истории, как правило, была двойной: для своих и для чужих. Ради торжества моральных принципов своей религии или идеологии считалось богоугодным или благим делом истреблять последователей других без оглядки на иx нравственные достоинства и даже, может быть, как раз поэтому.

«Убей лучшего из гоев» — призывал один из талмудистов. «И убивайте их (неверных), где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас: ведь соблазн хуже, чем убиение!... И сражайтесь с ними, пока не будет больше искушения, а (вся) религия будет принадлежать Аллаху» (Коран, 2.187, 189). Взяв за руководство слова Христа «Не мир я принёс, но меч», христиане искореняли язычество, то есть «эллинскую», римскую, друидскую, славянскую и другие культуры. Во имя Христа истребляли друг друга католики и протестанты, но одинаково рьяно уничтожали еретиков.

Ничем не лучше оказываются и неоправданные надежды на прогресс, и светлое будущее, с коими особенно носится либеральное общество. О прогрессе говорят как о чём-то, как Бог, непогрешимом, всемогущем, которого «нельзя остановить», который когда-то решит все проблемы и установит справедливость.

Упования на Эволюцию и Иерархию, которые в качестве высшей ценности и руководства предлагают, например, рериховцы, примыкают к тому же возведению прогресса в качестве высшего творца и высшего судии.

Всё это мы уже проходили. Отрекались от старого мира: православия, самодержавия и народности. Жили в обществе, где в совсем недавнем прошлом господствовала классовая, пролетарская, коммунистическая, партийная мораль, родившаяся как омерзительный картавый аморализм и выродившаяся в лохмобровый маразм. И надежды на рыночную демократию, при которой «Россия обязательно возродится!» расцветёт культура! улыбчивые граждане, выходя из лимузинов в магазины, будут дарить друг другу цветы! и не будет ни вражды между богатыми и бедными, между народами и государствами, ни грубости, ни преступности... для нас уже не убедительны.

Нравственные искания и вопросы не разрешаются научными методами и чтением научных трудов о категориях морали. Так как нравственность по своей природе связана больше с чувствами и эмоциями, чем с рассудком, здесь недостижима такая точность и однозначность, как, например, в математике. Ещё Аристотель понимал, что истина в этике устанавливается «приблизительно и в общих чертах». Недостаточно жёсткости научной логики и научной терминологии, так как вопросами нравственности занимались больше религия и искусство, а не наука. Никуда не деться от «неопределённых», «расплывчатых» для науки, но весьма значимых для людей и истории понятий: совершенство, духовность, истина, долг, совесть[2].

Невозможно вывести «математические» законы нравственности и на основе их создать программу нравственного поведения, которая будет предписывать, как поступать в том или ином случае и какие результаты будут получены. Ещё Гегель язвительно замечал, что думать, будто наука сделает людей моральными, — то же самое, что считать, будто знание физиологии и анатомии научит нас переваривать пищу.

Механистичный схематизм непременно обращается в лицемерие и ханжество. Убедительность в нравственных вопросах, видимо, важнее доказательности. Надо иметь силу и уметь признать, что не всё в нравственности доказуемо и не всё управляемо правилами. И это прекрасно! Иначе уже сейчас поведение человека было бы настолько управляемо кучкой власть- и деньги имущих, что и надежды не осталось бы на личную свободу и совершенствование.

Много было потрачено сил и времени на то, чтобы показать и доказать условность моральных норм. Распространены утверждения о «субъективности нравственности», понимаемой как её ущербность, о её «научной неполноценности», логических ошибках при выражении её положений и т. д.

Нравственность нельзя логически вывести из чего-то и обосновать разумом. «Этика, если она вообще чем-то является, сверхъестественна и не поддаётся высказыванию»[3].

И значит, источник её должен быть в не выводимом ни из чего другого, в Запредельном. Нравственность самодостаточна и самоценна. Не какие-то ценности обосновывают нравственность, а она их. И творит эти ценности и связывает вроде бы противоречащие один другому мнения — Человек. Человек всё очеловечивает. Разным надличностным ценностям приписывает личные нравственные чаяния, идеалы, надежды. И когда, как кажется, извлекает критерий нравственности из Природы, Прогресса, Эволюции, Иерархии, Коммунизма и т. п., на самом деле наделяет эти понятия качествами, которые хотел бы видеть.

Ныне постепенно изживается заблуждение о непогрешимости объективного познания. Прежде считалось, что если убрать всё субъективное, человеческое — останется настоящая, беспримесная, ощутимая как объект, объективная истина. Только вот убрав человека, мы оказываемся без такого большого объекта, что в дыре на месте него пропадает и всё остальное. И зачем эта истина об объектах без человека?

Я не собираюсь притворяться объективным, без предпочтений и эмоций рассуждающим о нравственности йоги в отрыве от человека и моего скромного понимания йоги. Это то же самое, что притворяться, что можно рассуждать о нравственности человека без человека. Поскольку моё отношение к йоге, естественно, субъективно, доброжелательно и, значит, в какой-то мере пристрастно, эта работа непременно будет субъективной. Но есть надежда, что мой субъективный подход окажется интересным какому-то числу субъектов.

Поэтому-то одни исследователи морали видят в ней средство подавления (например, Ницше), другие считают, что она имеет животное происхождение (К. Каутский), третьи — что она порождена практикой сотрудничества и взаимопомощи людей (П. Кропоткин).

Западная этика больше занята отношениями среди людей и нормированием поведения в целях управления обществом. Но такую этику, ограничивающуюся только взаимоотношениями между людьми, нельзя по-настоящему соединить с мировоззрением — считал А. Швейцер. Только если человек сознает единство всего сущего, тогда и в поведении он будет стремиться это единства не нарушать.

Индийская нравственность была направлена на внутреннее освобождение от неведения и связанности личности её психическими явлениями. Она исходит из единства человека со всем сущим. Нравственность в большей степени объясняется из картины мира. Но только в большей степени, а не целиком и полностью. Ибо и осуществление собственной природы, и высшее духовное развитие человека, и ведущее его мировоззрение сходились в одной точке — в Безусловном.

В Индии не было даже отдельной ветви философского знания, которую мы могли бы назвать этикой. В отличие от западной мысли там не существовало религии, философии, логики и морали как отдельных дисциплин[4]. Все они, и нравственность вместе с ними, входили в мировоззрение и изучались в качестве неотъемлемых и взаимозависимых частей. Оливье Лакомб в своё время отметил, что три составляющих совершенствования — нравственность, обуздание ума и мудрость — чётко прослеживаются и в противостоящих одно другому вероучениях — буддизме, йоге и веданте.

Философское мировоззрение преобразовывается в вероисповедание и нравственные правила, которым следуют мыслители, а простые правила поведения истолковываются как воплощение в действии философских и религиозных идей.

Нравственность при этом нужна не как некий предварительный взнос для обретения какого-то отдалённого совершенства, но уже сама по себе есть его признак, являющийся необходимым условием и плодом познания.

Будем исходить из того, что в йоге как Единении сходятся потоки из всех трёх источников нравственности. Все три главные составляющие нравственности — биологическая, общественно полезная и познавательная — присутствуют в нравственности йоги.

В той или иной мере мы коснёмся их при рассмотрении отдельных нравственных правил. Хотя нравственность нельзя отделить от мировоззрения и мироустройства, рассматривая её в разных срезах, мы особо постараемся уделить внимание освобождающей и познавательной сущности нравственности.

 

НЕОБХОДИМОСТЬ ВЫСШЕЙ ЦЕЛИ ДЛЯ ЦЕЛОСТНОСТИ ЛИЧНОСТИ

Немногие для вечности живут,

Но если ты мгновенным озабочен —

Твой жребий страшен и твой дом непрочен.

О. Мандельштам

3. Фрейд утверждал в своё время: «Когда человек задаёт вопрос о смысле и ценности жизни, он нездоров, поскольку ни того, ни другого объективно не существует».

Но вопреки этому и многим подобным утверждениям человеку хочется (хоть и не у всех получается) жить во всей полноте: любить, сопереживать, стремиться к единению с другими, познавать новое и стремиться понять, каков смысл всего этого. Без стремления к высшей цели, без поисков высшего смысла, без духовного роста жизнь человека бесцельна, бессмысленна, бездуховна. И нравственные поиски — это прежде всего поиски смысла жизни. Ради этого смысла человек жертвует удобством, спокойствием, здоровьем и даже жизнью. Но если у него отсутствуют высокая цель и смысл — это становится одним из самых больших стрессов в жизни человека.

«Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде, дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать с непрекращении всемирной истории, так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает. Рискнёт даже пряниками и нарочно пожелает самого пагубного вздора, самой неэкономической бессмыслицы» (Ф.М. Достоевский).

Сейчас и психология, и медицина соглашаются, что жизнь без смысла, даже при полном материальном благополучии, удручает человека, подвергает его болезням и нервным срывам. Бывает, и мошна туга, и дом — полная чаша, и полно вокруг приятелей и знакомых, а восполнить пустоту нечем. От бессмысленности жизни человек даже предпочитает «уход в болезнь» или вовсе из этой жизни.

Есть особый слой людей, которые находят в болезни удовлетворение, хотя никогда в это не поверят. Они любят говорить о своих недугах, слишком охотно лечатся, требуют и получают внимание и заботу от окружающих, эксплуатируя их сострадание и часто становясь их мучителями. Их чувства черствеют, кругозор сужается только до своей болезненной особы... Подсознательно они не желают выздоровления, боясь потерять внимание других. Отними у них болезнь — и их жизнь потеряет смысл.

Ибо этот смысл они прежде и потеряли. Они поступают «как все», плывут, как щепки, по течению жизни, не задумываясь, куда, почему и зачем. Это вроде не требует много сил, но не даёт удовлетворения и ощущения полноты бытия.

Если у человека нет большой цели, он слишком сосредотачивается на своих мелочных задачах и неудачах. От такой «мелочности» жизни у него может возникнуть постоянное дурное настроение и хронические депрессии с целым рядом расстройств, что некоторые исследователи называют «хроническим самоубийством». И напротив, «старание найти смысл жизни является главной мотивирующей силой в человеке» и «в мире не существует более действенной помощи для выживания даже в самых ужасных условиях, чем знание, что твоя жизнь имеет смысл» (В. Франкл).

В своё время было подмечено, что люди с высшим образованием живут в среднем дольше тех, кто его не имеет. Конечно, это очень грубое выражение того закона, что более развитый духовно и нравственно человек живёт лучше неразвитого. Казалось бы, выдающийся человек, горящий на огне творчества, жертвующий удобством ради познания или ради ближнего и дальнего, и сгорает гораздо быстрее, чем простой обыватель. У всех на виду факты рано ушедших из жизни подвижников, поэтов, художников, певцов. Но не является ли это ошибкой оценки? Несмотря на трудную судьбу и зачастую краткую жизнь гениев, они бы никогда не поменяли её на уютное благополучие посредственности. И подумайте, какое бессчётное число людей погибли в борьбе за мелкие интересы — деньги, должность, квартиру, очередную юбку... Сколько пьяных попали под колёса машин, а неразумных — под колесо истории!

Поведение человека направлено к той или иной цели, а цели, в свою очередь, определяют его поведение. Человек взаимодействует с другими людьми, вступает в бесчисленные общественные связи и отношения, живёт в той или иной стране в определённой мысленной среде с мировоззренческими, историческими, политическими и прочими традициями. Мировоззренческие, культурные и общественные идеалы, идеи и ценности во многом определяют его поведение. Личное мировоззрение как общность целей, убеждений и знаний может вступать в «резонансные» отношения с общественной и государственной идеологией, действовать или согласованно, выявляя лучшие способности, возможности и качества человека, или угнетающе, подавляя их и заставляя человека страдать. При разрушении исконного мироустройства, разрыве нити преемственности и засорении мысленной среды приходит в упадок и нравственность. Это ещё одно доказательство нераздельности и неотделимости нравственности от мировоззрения и мироустройства. И значит, нравственный кризис, язвы которого с болезненным удовольствием расчёсывают морализаторы-популизаторы, это лишь проявление кризиса мировоззрения и разрушения соответствующего мироустройства.

Чтобы быть здоровым и счастливым, надо не слишком много думать о теле. Это не призыв пренебрегать им, но — не сводить себя к нему. Когда считают своё тело пупом мира, всё остальное становится чужим и враждебным или относится к владению смерти. Если вся жизнь человека будет посвящена тому, чтобы есть-пить—испражняться-спать-гулять по часам, не перенапрягаться, не волноваться, регулярно ходить по врачам, сдавая анализы и принимая процедуры, такая «консервация» не спасёт от протухания.

И тот, кто целиком нацелен на общественный успех, закрывает перед собой путь к высшим озарениям духа.

Такой человек слишком зависим от внешних окружающих условий. Его внутренняя самооценка находится на крайне низком уровне, и поэтому он не верит ни себе, ни людям, ни в то, что есть в жизни высшие цели.

В гонке за преходящим успехом личность съёживается до функции, вечность — до времени, которого всегда не хватает, а время — до денег.

Чтобы быть счастливым, надо не слишком много заботиться об общественном благе и лучшем будущем человечества. Нет-нет, это не проповедь эгоизма и индивидуализма! Это призыв не сводить человека до слуги общества. Не быть винтиком в колесе истории или ступенькой, по которой прогрохочут сапоги потомков... Не смирять себя, «становясь на горло собственной песне», как говорил Маяковский.

Итак, направленное только на благополучие собственного тела и даже на общественный успех умонастроение и его следствие — поведение, как ни странно, счастья и здоровья не дают. Для хорошего самочувствия человеку недостаточно «жить лучше», надо стремиться быть лучше.

Человек всегда стремился к Запредельному, всегда выходил за положенные кем-то или чем-то пределы. Человек искал Бога, смысл или корень жизни, эликсир бессмертия, путь в Индию (при этом открывая Америку), идеальный общественный строй...

Высшие цели и ценности оказывают на человека огромное психическое и физическое воздействие. Чем огромней и всеохватней цель устремлений, тем больше сил она придаёт, тем от больших невзгод защищает. Имеющий целостное мировоззрение или хотя бы высокую цель человек выше оценивает себя, ощущает себя большим, чем его проявления, и поэтому более устойчив в волнениях житейского моря, нежели обладающий только бытовым, или «греховным», или принижающим психоаналитическим самосознанием.

Но как нельзя получить мировоззрение на лекции или с новой книгой, так нельзя и починить его в одночасье. Оно должно выстраиваться, настраиваться или надстраиваться — обучением и самообучением, опытом и упражнением.

 

НРАВСТВЕННОЕ И ТЕЛЕСНОЕ ЗДОРОВЬЕ

 

Нравственное здоровье — одно из необходимых средств поддержания здоровья телесного.

По общеиндийским представлениям, здоровье — это добродетель и следствие добродетели. Представление о болезни как милости божьей, служащей для смирения плоти, гордыни и т. д., никогда не было там широко распространено, как, например, в христианстве. В Йога сутре (1.30) первой из девяти препятствий совершенству указана болезнь, которая Вьясой объясняется как нарушение равновесия дош, дхату или внутренних органов. Остальные же восемь — апатия, сомнение, невнимательность, лень, невоздержанность, ложное восприятие, неспособность достижения какой-либо степени сосредоточения, отсутствие устойчивости сознания при сосредоточении — относятся, как видно, к области чувственно-умственно-волевых состояний. Такое соотношение «отвлечений сознания» — 8 к 1 — ясно показывает преобладающее внимание к помехам сознания.

Причиной же страданий в жизни и непрерывного круга рождений-смертей являются пять «мучений» или недугов сознания.

И для современной медицины уже неоспоримо, что здоровье во многом зависит от психического состояния и настроения. Нервное напряжение, беспокойства, волнения, отчуждённость людей могут вызвать серьёзные физические болезни, скорбно подтверждая, как неразрывно сцеплены ум и тело. Корень большинства расстройств и болезней, особенно современных, — в уме.

Чем больше «освобождается» человек от «фикций» совести, нравственности, от «сантиментов», становясь всё жёстче и «рациональнее», тем больше спрос на койки в психиатрических клиниках.

Показательно, что у больных с различными психическими нарушениями и отклонениями отмечается снижение нравственного уровня. Среди преступников значительную часть составляют люди с психопатическими расстройствами. Например, для истериков характерны эгоизм, переходящий в болезненную самовлюблённость, наряду с неуверенностью в себе. У эпилептиков часто замечаются агрессивный религиозный фанатизм и ханжество.

Сейчас возникла тревожащая возможность и привычка «решать» нравственные вопросы медицинскими средствами — успокаивать тревоги и муки совести успокоительными, снотворными, наркотиками, психоанализом и т. п. Такое неоправданное и неосмысленное успокоение ослабляет здоровье, творческие способности, уменьшает приспособительные возможности претерпевать трудности и нехватки чего-либо значительное время и преодолевать свои недостатки.

Хорошее здоровье — это состояние не только физического, но и умственного и духовного благополучия. При наличии «духовного здоровья» все жизненные процессы тела поддерживаются в должном порядке, органы работают слаженно и действенно, клеточный метаболизм в норме. У человека достаточно жизненных сил, бодрости, энергии для общественной, личной и познавательной деятельности.

 

ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ НРАВСТВЕННОСТИ

 

Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо ещё беспрерывно возбуждать в себе вопрос, а верны ли мои убеждения?

Ф. М. Достоевский

 

По отдельности нравственность нельзя непротиворечиво и неоспоримо обосновать ни одной из вышеперечисленных ценностей. Но все они могут оказать помощь для познания, ибо сама постановка задачи может побуждать к собственному решению, может быть временной поддержкой и т. д.

Нравственность — не просто соблюдение ряда заповедей, предписаний, советов. Каков смысл жизни? Что такое добро и зло? Как понимать и как отыскать справедливость в мире? Как соответствовать нравственным идеалам? Подобные нравственные вопросы являются и важнейшими вопросами познания. Стремление к нравственному поведению — это также узнавание своих возможностей. Да и другими (кроме тех, кто считает это за дурь) поиски нравственных идеалов и примеров, метания и страдания человека на этом пути воспринимаются как познавательная деятельность. И когда человек решает или, как ему кажется, решает эти вопросы, он стремится передать свои знания и опыт другим, то есть начинает заниматься просветительством.

Индийская мировоззренческая преемственность всякое проявление жизненного поведения связывает с вопросом познания и самопознания.

Конечная цель всякого познания — самопознание. Но великое противоречие в том, что человек себе не интересен, себя он и так знает как облупленного. Даже надоел себе, опротивел. Стремясь от себя убежать, он увлекается миром и забывает о себе, гоняясь за его забавами и разгадывая его загадки.

Невозможно стать самопознавшим и свободным без опыта узнавания, противодействия, использования и, в конце концов, преодоления ограничений мира. Поэтому вначале самопознание выступает как миропознание. И хотя познать мир, по индийским понятиям, невозможно (возможнее — Безусловное, Бога), каждый человек должен испытать себя в мире, прежде чем станет способным разрешить его загадку, превзойти его и познать собственное духовное блаженство и свободу. Мир — такое место, где в скопище явлений можно отыскать себя, исправляя и удаляя свои ошибки и несовершенства.

И нравственность должна включать осознание единой духовной основы бытия. Это осознание даёт ключ к верному восприятию нравственных примеров и правил и правильному поведению в соответствующем общественном положении. Истинно добрый поступок может быть сделан хотя бы при некотором знании причин, условий, влияния его на людей, которых он затрагивает, и последствий. Мерилами нравственности являются главные средства познания (pramāṇa): 1) восприятие; 2) умозаключение; 3) авторитет (сообщение, писание, пример). Но все эти знания недостаточны без самопонимания и проницательности — проникновения в умственный настрой других людей.

Нравственное знание — не знание фактов; картина мира, законы развития общества даны в нём не в виде строгих правил, советов и обобщений, а в надежде, в идеале, долженствовании, целеполагании. Человек не всегда сознаёт, какую цель имеет нравственность, — часто он поступает так или иначе вопреки господствующим убеждениям или доводам рассудка, но осознанная нравственность приобретает иное качество: становится средством великой цели.

Для осмысленной, хорошей и плодотворной жизни познание является важнейшей основой. О нравственности поступка можно говорить, только если он совершён сознательно и по собственной воле. Не может считаться нравственным поступок, совершённый по принуждению или механически. Навязанные или случайные действия не добродетельны, даже если приносят кому-то добро. Положим, вы потеряли кошелёк, который нашёл нуждавшийся. Для него это добро и радость. Но можно ли назвать рассеянность добродетелью и принесёт ли это добрый плод вам?

Нравственное поведение — это такое поведение, которое исходит из Истины, руководствуется Ею и ведёт к Ней.

 

ОСВОБОЖДАЮЩИЕ ВОЗМОЖНОСТИ НРАВСТВЕННОСТИ

 

Одно из самых распространённых недоумений относительно нравственности — что совершенная мораль похожа на смертельный мор.

Если все люди будут безусловно целомудренны — то перестанут плодиться, и жизнь на земле прекратится.

Если все будут следовать безусловному невреждению — нельзя будет ни отогнать палкой бешеного пса, ни хищника, ни опрыскать растения от вредителей.

Безусловное нестяжание — почти безусловное умирание.

Безусловная правдивость, как говорил Ницше, равносильна самоубийству.

Любое совершенство обращается в Ноль, который — невыразимо — то ли совершенная пустота, то ли безусловная Полнота.

Но там же исчезают пороки, страдания, заблуждения, там ниспадает завеса марева и прекращается маята, там пропадает сама смерть (или целый ряд смертей). И оказывается, даже при приближении к такому состоянию бывают необычные прозрения, обретения и удовлетворение. Потому, с точки зрения рассудка вроде бы недостижимое, совершенство влечёт к себе людей во все времена.

Многие мыслители Востока, а в Европе Кант и Гегель относили нравственность к области свободы. Свобода воплощается в ходе нравственного совершенствования.

То, что нравственно для телесного выживания, не обязательно будет таковым с точки зрения пользы для общества, но и то, и другое может быть совсем безнравственным с точки зрения добродетели. Есть некая обобщающая цель, более высокая, чем эти три.

Эта цель — мокша или мукти — Избавление, Освобождение (имеется в виду — от неистинного, изменчивого, невечного существования); она является одним из определяющих признаков шести ортодоксальных мировоззрений Индии, включая йогу.

Нравственность санкхья йоги Патанджали направлена на искоренение неведения (авидьи)и достижение истинного знания природы человеческого Духа (Пуруши). Конечной целью видоизменений Природы (Пракрити)является освобождение человеческого Духа и его безусловная свобода, выступающая в виде Единичности, Исключительности (кайвалья).

Мирча Элиаде считал Освобождение йоги, в сущности, освобождением от идеи зла и скорби. Эта идея — проявление неведения и существует только до личностного уровня; она уничтожается сама собой, когда личность сливается со Вселенским сознанием. Если мучения и связанность существуют в сознании, то одно из средств их удаления — правильное понимание картины мира.